«Кандинских — два!», Чет-Нечет-Театр

Александр Пономарев, конечно, дал шороху. Полтора часа говорения, манерничания, песенок и звуков, слайдов и разных других суперподробных смысловых штучек. Но все — как в колбе, как сказала одна моя подруга. Зритель не предполагается вовсе. Единственный посыл в зал: «А мобильные-то надо было выключить....» — где-то к финалу действия. Чистый эксперимент — Пономарев как увлеченное дитя присутствует на сцене и что-то вертит, крутит, курит, взрывает бомбочки, занимается какой-то ересью. Ему интересно играть. С самим собой.

Театру Чет-Нечет — 15 лет, и на самом-то деле и эстетике этакой — 15 лет. В конце 80-х этот «Кандинский» был бы вершиной — про галлюцинации и неврозы, про атональную музыку и краски, оторвавшиеся от предмета, про хождения в пустоте и бубнение, про наступление нацистской Германии и массовый психоз, про взрыв красок и психолога-самоубийцу. Вот это состояние — галлюциногенно-расплывающееся — что называется, уже old-fashioned, как это ни прискорбно признать. Впрочем, любой сегодня авангард выглядит несовременным — это я давно понял, и мне от этого тошно.

Главное, что видно: Пономарев работал над спектаклем ну наверное полгода, все так тщательно, все так детально. Мы дали ему дополнительный день для адаптации, были еще показы в Музее Ермоловой. Он видит смысл в своей деятельности и даже, я уверен, считает это своим идеалом театра, а все что он делает в РАМТе — и восхищавшие нас «Победа над Солнцем», и «Таня», и «Шаман и Снегурочка» — для него, ну что ли как попса, коммерция. А тут — видно — настоящее. Ему приятно в этом ковырятся, лепить подробности, играть в бисер. И, конечно, просто реальный кайф за ним наблюдать. Он — увлеченный. Он веcь в себе. Таких сегодня мало.

Ребенок, чистый ребенок. В чистой Касталии. Показывать еще раз и смотреть другим — нет смысла. Спектакль хранится в его голове как чистая музыка Йозефа Кнехта. Я очень рад, что вопреки чудовищным и безобразным визгам чиновников Комитета, вопреки всем запретитетельным мерам, мы дали возможность Александру Пономареву сделать то, что составляет мир его души. Редкий режиссер. Умный режиссер. Головой о стенку бьется. Его «Зангези» 15-летней давности — это мир моего театрального детства, затертая до дыр аудиозапись «живого» Хлебникова, птичьих перепевов астраханского гения. Это еще до всякого «Жильца вершин» было, кстати.