Московская премьера для души

Назвать этот спектакль хитом или гвоздем сезона было бы оплошностью. Премьера РАМТа по-настоящему значительна, но в ней нет никакого стремления поразить и ошеломить зрителя, нет претензии на сенсационность. Спектакль поставлен наперекор духу тщеславия и снобизма, обуявшему весь театральный мир. Этим он пленяет и обнадеживает: на «Таню» хочется приглашать друзей, но вряд ли имеет смысл звать фестивальных скаутов. Работа сделана не на экспорт, а для души — зрячей, памятливой, способной умиляться. «Таня», я полагаю, будет идти при переполненном зале: это принципиально эгалитарный спектакль, открытый для непосредственного, абсолютно бесхитростного восприятия. Однако все, чем может быть подкреплено естественное чувство, — знание различий между пьесой, написанной Алексеем Арбузовым в 1937 году и ее послевоенной переделкой, живая или «книжная» память о том, как Таню играла Мария Бабанова, накопленный объем представлений о советском быте и о жизненном пафосе 30-х годов, — все это обогатит отзывчивого зрителя. Позволит полнее насладиться юмором и тонкостью театральной игры, которую сочинили режиссер Александр Пономарев и художник Елена Мирошниченко. Позволит по достоинству оценить актерский дебют Дарьи Семеновой — цельную, содержательную и поистине восхитительную работу. Похоже, что на наших глазах появляется новое поколение драматических актрис: имя Семеновой сразу же можно добавить к известным уже именам Чулпан Хаматовой, Полины Агуреевой, Юлии Свежаковой…

Пономарев называет первый вариант пьесы «самой романтической историей любви в отечественной драматургии». Это не значит, что он целиком доверяет пафосу и по-шиллеровски откровенному морализму Арбузова; надо думать, что ему не очень доверял и Андрей Лобанов, ставивший «Таню» в Театре Революции. Концы в арбузовском сюжете так идеально сводятся с концами, что это само по себе несколько подозрительно, что уж говорить о таежных подвигах героини, об утопическом Стальграде, о былинном якуте Игнате Соколове — охотнике из племени Настоящих Мужчин и любителе фортепьянной музыки. Все это легко интерпретировать в духе надоевшего и давно уже зачерствевшего соц-арта — слишком легко, чтобы человек с умом и вкусом польстился на подобное решение. Обаяние спектакля, поставленного Пономаревым, в том, что режиссер, не воспринимая всерьез сюжетные коллизии «Тани», очень и очень серьезно относится к чувствам персонажей. Ему совсем не хочется прожигать пьесу ироническим взглядом: он охотно подтрунит над Арбузовым и над его карамельно-героическим миропорядком, но «трунить» и «иронизировать» — вещи такие же разные, как спор и ссора. Да что говорить: пьесу-то Арбузов написал отменную, зачем же над ней издеваться — неужто только из-за года, которым она датирована!

В спектакле, разумеется, найдется место портрету Сталина: он будет стоять на этаком деревянном поставце, в рамочке, как главное украшение комнаты, и Бабушка бывшей Таниной домработницы (Татьяна Шатилова) будет с этим портретом трогательно беседовать: и про жизнь свою ему расскажет, и про то, как мужу изменяла… Когда портрет ненароком уронят — подхватит на лету и, возвращая на место, перекрестится (аплодисмент неизбежен). Однако нужно было проявить режиссерскую смекалку, чтобы зарифмовать этот портрет с портретом Пушкина. Пришпиленный к огромному фикусу, он появится во втором действии, и комичный китаец-буфетчик (Сергей Пикалов), помахивая в такт мухобойкой, будет перед этим портретом декламировать: «Ду-хова-най заздаю тамим / На пири-пути я ва-ла-цился!» — ну да, конечно: юбилей-то какой на носу! Всяк сущий в Стальграде и его окрестностях язык будет отмечать торжественную дату по мере своих способностей.

Можно придумать, что именно Пушкин благословляет Татьяну Рябинину на будущую жизнь с Игнатом Соколовым (Александр Суворов), больше похожим на благородного самурая, нежели на охотника из зверосовхоза: «Если жизнь тебя обманет,/ Не печалься, не сердись!/В день уныния смирись: /День веселья, верь, настанет» и т.д. Однако эта придумка — чистое излишество: в первом варианте «Тани» возвращением к блаженному, полновесному счастью и второй молодостью героиню одаряет автор пьесы (брак с крупным хозяйственником Игнатовым во втором варианте сулил душевный покой, тепло, взаимную заботу — не романтическое, а надежное соцреалистическое счастье). Вероятно, эта разность хеппи-эндов — главная причина, по которой Пономарев отдает безоговорочное предпочтение первому варианту: он больше похож на сказку. Или, точнее, на библейскую притчу о многострадальном Иове.

Современное сознание решительно не может принять финал Книги Иова: пусть «благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние», пусть дал ему новых сыновей, дочерей, верблюдов — как можно не помнить о тех детях, которые по Божьему попущению умерли, раздавленные всмятку? Как можно все забыть и вновь зажить счастливо? Кто вернет Тане ее сына Юрочку, и не скажет ли она, как несчастный Снегирев из «Братьев Карамазовых», — «не хочу другого мальчика»?

Нет, не скажет. В спектакле РАМТа — не скажет. Дарья Семенова истово отыгрывает не то что возможность — обязательность нового счастья. Счастливые дни с умным эгоистом, но хорошим человеком Германом (Степан Морозов), арбатская квартира, даже смерть сына — забыто будет все. Как она это делает, как проживает перепады душевной жизни, описать трудно. Но чего это стоит актрисе — нетрудно понять, когда она, обессилевшая, но словно бы светящаяся изнутри, выходит на поклон.